Рядом с нашим домом жил 80 летний Летаров дед Павел. До войны к нему на лето приезжали сын и внуки. В войну он остался один. На его огороде была вырыта землянка, и он при каждом налете ходил с палочкой прятаться, но потом не стал. Моя мать его иногда навещала, носила что-нибудь поесть. Но к концу оккупации (стрельба, темень, холод) про деда как-то забыли. Дом его сгорел, и ни каких следов от него не осталось, дед Павел, как бы, исчез бесследно. Он был верующий, и женщины полушутя говорили, что деда Павла Бог взял на небо (скорее всего он умер на печке и сгорел вместе с домом). Но легенда о его загадочном исчезновении осталась. После пожара на нашей слободе уцелели только жилой дом Вещегуровых, да дом Мазуриных с выбитым бомбой простенком. Между нашим домом и домом деда Павла был колодец, из которого после пожара брали воду поить корову, которая стояла на нашем огороде в сарае. Летом брали воду для полива огорода. К осени корову перевели ближе к своему теперешнему жилью, поливать огород перестали, и колодец оказался заброшенным. В нем валялись колесо от телеги, какие-то палки и много всякого мусора. Кто-то пустил слух, что деда Павла немцы бросили в колодец. Доказательством этой версии было то, что его нигде нет.
Летом 1942 года в деревню на побывку заехал Родионов Иван Степанович, красный командир. До войны он был членом партии и в райкоме занимал какой-то важный партийный пост. Вечером он был на партийном собрании, которое проходило в школе, и пошел провожать домой секретаря партийной организации, зав. сельпо Вещегурову Дарью Петровну и исчез бесследно. В части его посчитали дезертиром, а потом пропавшим без вести.
Летом 1944 года, когда мы достраивали новый дом на месте сгоревшего, появилась необходимость в колодце. К этому времени на слободе появилось еще несколько домов, некоторые жили в отдельных амбарах. В общем, встал вопрос о восстановлении колодцев. Около дома Вещегуровых колодец был наполовину обвалившийся, а наш почти новый, но только забросанный мусором. Дарья Петровна стала категорически возражать против очистки нашего колодца, и настаивала на восстановлении ихнего. Был большой скандал, но потом, видя, что ее предложение не проходит, вдруг, стала активной сторонницей очистки нашего колодца, вспомнив версию о гибели деда Павла (он ей приходился дальним родственником).
Когда очистили часть колодца и подходили к поверхности воды, вдруг, достали сапог с портянкой, в котором были завернуты косточки и ноготь от большого пальца ноги, а на поверхности воды плавали кусочки белого мяса. Приехали из района, взяли мясо на экспертизу, оказалось человечье. Приказали откачать колодец. Его черпали целый день ведрами, но вода не убавлялась. На этом дело и кончилось. Сначала колодец обходили, потом стали брать воду для скотины, а лет через 5-6 и на чай.
Однажды, доставая «кошкой» упущенное ведро, я вынул из колодца тазобедренную кость и два ремня, застегнутые по размеру талии человека. Один ремень был широкий офицерский, а другой поуже, брючный. Я отнес ремни Родионовой тете Шуре. Она опознала ремни своего мужа. И снова следствие, приказ откачать воду. Соседка Дарьи Петровны, Вещегурова тетя Катя, рассказывала женщинам, что она даже слышала, как дядю Ваню прибили и бросили в колодец.
Вскоре это дело снова стихло. Говорили, что у зав. сельпо Дарьи Петровны столько водки, что любое дело можно замять.
Она рассказывала потом, что Иван был выпивши, провожал ее домой, приставал к ней, она его прогнала и убежала домой. Что с ним случилось дальше, она не знает.
В его гибели она, скорее всего, не виновата. Здесь был кто-то другой. Но что-то ей известно было. В 50-е годы Дарья Петровна умерла, и свою тайну унесла в могилу. Не смотря на четыре класса образования, она была талантливым организатором, и сельская потреб. кооперация под ее руководством процветала и оказывала селу значительную пользу. Они держали скот, заготавливали сено, солили капусту. Даже в те тяжелые годы в чайной можно было попить чаю с сахаром, выпить и перекусить.
Дом, в котором мы временно поселились, стоял около красивого липового парка, оставшегося от разграбленного и уничтоженного в революцию имения князя Шаховского. Сбоку дома и перед ним еще цвели весной аллеи белой сирени. Весной 1942 года в парке разместился автобат, подвозивший боеприпасы к линии фронта, которая проходила где-то около Ржева. Вскоре обитатели парка и местные жители перезнакомились, и военные стали, как бы, жителями нашей деревни.
Однажды солдаты сообщили деду Егору, что из дупла одной из лип летают пчелы. С разрешения командира липу спилили. Из дупла пчел с деткой дед аккуратно собрал и пересадил в улей, а медом угостил солдат. С тех пор у нас опять появились пчелы. Через год смогли попробовать мед и мы.
У молодого солдата Коли Свиньина поломалась полуторка. Ее оттащили напротив нашего дома, где мы проживали, под березы, и я с Колей подружился. Он варил в котелке на костре гороховый суп-пюре, а я приносил молоко с хлебом, и мы вместе обедали. Он подарил мне вместо игрушки немецкий пистолет «парабеллум», со сломанной пружиной, стрелять из него, поэтому, было нельзя. Зимой этот пистолет я сменял у Кости Макарова, который был на два года старше меня, на самокат из горелых коньков. Как потом сообщили сослуживцы, мой друг, Коля Свиньин, погиб в конце лета 1942 года под Ржевом.
Из четырех бомб, которые немецкий самолет сбросил в день освобождения деревни, 12 января 1942 года, одна не взорвалась и лежала на поле за ригой, метрах в 100 от колхозного шатра со льном и сельхоз. техникой. Говорили, даже, что немецкие рабочие, в знак солидарности, начинили бомбу железными опилками или песком. Летом 1947 года я приехал из Москвы, где в то время учился, в деревню на летние каникулы. Спал в горенке на огороде. Поспать я любил. И однажды, часов в 9 или 10 утра, я проснулся оттого, что меня подбросило на кровати, и я услышал взрыв. Когда я выскочил на улицу, за церковью поднимался черный столб дыма, а потом загорелся колхозный шатер, и рядом с другим шатром скирда с соломой. Народ бегал по улице и боялся тушить. Кто-то предположил, что Америка на нас напала и бомбит. Первыми приехали за 5 километров на пожарной телеге из Елинархово, но тушить уже было нечего. Правда, загорелась еще и крыша дома Антонова Гаврилы, ее потушить успели.
Как выяснилось потом, эту заваруху устроил Костя Макаров. Он встретил председателя сельсовета и сообщил ему, что собирается пойти взорвать бомбу. Председатель принял это за шутку и сказал: «Давай!». Костя подложил взрыватель с бикфордовым шнуром, поджог, и, подбежав к пахавшим недалеко на тракторе трактористам, посоветовал им залезть под трактор. В это время раздался взрыв, принесший столько бед. В шатре сгорело много необработанного льна и сельхоз. машин.
Костя, с перепугу, 2 дня скрывался в лесу, а потом, захотев есть, пришел домой. Был суд. Его отцу присудили что-то выплачивать, но потом, как инвалиду войны, простили. Костю отправили учиться в ремесленное училище.
